А вот выдержки из "Откровений блаженной Анжелы" (†1309 г.) (Откровения блаженной Анжелы. - М., 1918.).

Дух Святой, - пишет она, - говорит ей: "Дочь Моя, сладостная Моя,.. очень Я люблю тебя" (с. 95): "Был я с апостолами, и видели они Меня очами телесными, но не чувствовали Меня так, как чувствуешь ты" (с. 96).

И такое открывает о себе Анжела: "Вижу я во мраке Святую Троицу, и в самой Троице, Которую вижу я во мраке, кажется мне, что стою я и пребываю в середине Ее" (с. 117). Свое отношение к Иисусу Христу она выражает, например, в таких словах: "могла я всю себя ввести внутрь Иисуса Христа" (с. 176). Или: "Я же от сладости Его и от скорби об отшествии Его кричала и хотела умереть" (с. 101) - при этом она в ярости так начинала бить себя, что монахини вынуждены были уносить ее из костела (с. 83).

Резкую, но верную оценку "откровений" Анжелы дает один из крупнейших русских религиозных мыслителей XX-го века А.Ф. Лосев. Он пишет, в частности: "Соблазненность и прельщенность плотью приводит к тому, что Святой Дух является блаженной Анжеле и нашептывает ей такие влюбленные речи: "Дочь Моя, сладостная Моя, дочь Моя, храм Мой, дочь Моя, услаждение Мое, люби Меня, ибо очень люблю Я тебя, много больше, чем ты любишь Меня". Святая находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений. А возлюбленный все является и является и все больше разжигает ее тело, ее сердце, ее кровь. Крест Христов представляется ей брачным ложем... Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвижничеству, как не эти постоянные кощунственные заявления: "Душа моя была принята в несотворенный свет и вознесена", - эти страстные взирания на Крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены Его Тела, это насильственное вызывание кровавых пятен на собственном теле и т.д. и т.п.? В довершение всего Христос обнимает Анжелу рукою, которая пригвождена ко Кресту, а она, вся исходя от томления, муки и счастья, говорит: "Иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов. И ту радость, которую приемлет она там, и озарение рассказать невозможно. Ведь так они велики, что иногда я не могла стоять на ногах, но лежала и отнимался у меня язык... И лежала я, и отнялись у меня язык и члены тела" (Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. - М., 1930. - Т. 1. - С. 867-868.).

Не менее показательны "откровения" и возведенной также папой Павлом VI в "Учители Церкви" Терезы Авильской (XVI в.)

Перед смертью она восклицает: "О, Бог мой, Супруг мой, наконец-то я Тебя увижу!". Этот в высшей степени странный возглас не случаен. Он - закономерное следствие всего "духовного" подвига Терезы, существо которого открывается хотя бы в следующем факте.

После многочисленных своих явлений "христос" говорит Терезе: "С этого дня ты будешь супругой Моей... Я отныне не только Творец твой, Бог, но и Супруг" (Мережковский Д.С. Испанские мистики. - Брюссель, 1988. - С. 88.) "Господи, или страдать с Тобой, или умереть за Тебя!" - молится Тереза и падает в изнеможении под этими ласками...", - пишет Д. Мережковский. Не приходится поэтому удивляться, когда Тереза признается: "Душу зовет Возлюбленный таким пронзительным свистом, что нельзя этого не услышать. Этот зов действует на душу так, что она изнемогает от желания". Не случайно поэтому известный американский психолог Вильям Джеймс, оценивая ее мистический опыт, писал, что "ее представления о религии сводились, если можно так выразиться, к бесконечному любовному флирту между поклонником и его божеством" (Джемс В. Многообразие религиозного опыта. /Пер. с англ. - М., 1910. - С. 337).

Еще одной иллюстрацией представления о святости в католицизме является Тереза из Лизье (Тереза Маленькая, или Тереза Младенца Иисуса), которая, прожив 23 года от роду, в 1997 году, в связи с столетием со дня кончины, "непогрешимым" решением папы Иоанна Павла II была объявлена еще одним Учителем Вселенской Церкви. Вот несколько цитат из духовной автобиографии Терезы "Повесть об одной душе", красноречиво свидетельствующие о ее духовном состоянии (Повесть об одной душе // Символ. 1996. №36. - Париж. - С.151.)

"Во время собеседования, предварившего мой постриг, я поведала о делании, которое намеревалась совершить в Кармеле: "Я пришла спасать души и прежде всего - молиться за священников" (Не себя спасать, но других!).

Говоря о своем недостоинстве, она тут же пишет: "Я неизменно храню дерзновенное упование на то, что стану великой святой... Я думала, что рождена для славы и искала путей к ее достижению. И вот Господь Бог ... открыл мне, что моя слава не будет явлена смертному взору, и суть ее в том, что я стану великой святой!!!" (ср.: Макарий Великий, которого сподвижники за редкую высоту жизни называли "земным богом", лишь молился: "Боже, очисти мя грешного, яко николиже сотворих благое пред Тобою").

Позднее Тереза напишет еще более откровенно: "В сердце моей Матери-Церкви я буду Любовью... тогда я буду всем... и через это моя мечта осуществится!!!"

В высшей степени "замечательно" учение Терезы о духовной любви: "Это было лобзание любви. Я чувствовала себя любимой и говорила: "Я люблю Тебя и вверяю Тебе себя навеки". Не было ни прошений, ни борьбы, ни жертв; уже давно Иисус и маленькая бедная Тереза, взглянув друг на друга, поняли все ... Этот день принес не обмен взглядами, а слияние, когда больше не было двух, и Тереза исчезла, словно капля воды, потерявшаяся в океанских глубинах". Едва ли требуются здесь какие комментарии к этому мечтательному роману бедной девушки - Учителю католической церкви.

На методическом развитии воображения основывается мистический опыт одного из столпов католической мистики, родоначальника ордена иезуитов Игнатия Лойолы (XVI в.).

Его книга "Духовные упражнения", пользующаяся огромным авторитетом в католичестве, непрерывно призывает христианина к тому, чтобы представить себе, вообразить, созерцать и Святую Троицу, и Христа, и Богоматерь, и ангелов и т. д. Все это принципиально противоречит основам духовного подвига святых Вселенской Церкви, поскольку приводит верующего к полному духовному и душевному расстройству.

Познание себя или бельмо на глазу (к слову о давней православно-католической полемике)
Эдгар Лейтан

Одной из излюбленных тем обличения православными апологетами «латынских папежных еретиков» является традиционная католическая мистика, которая якобы исключительно чувственна, настолько, что граничит с болезненным эротизмом, исполнена сладостных видений и фантазмов, порождённых разгорячённым воображенем..

Ей противопоставляется святоотеческое понятие «духовного трезвения», основa которого — традиция «апофатического (то есть „отрицательного“) богословия», практическим следствием чего является настороженное отношение ко всякого рода чувственному опыту с его неясным метафизическим происхождением и туманными нравственным векторoм.

Всякому, интересовавшемуся данной темой, знакомы страстные анафематствования А. Ф. Лосева «латынникам» и их ереси, которая вытекает из всего лада римской духовной жизни и даже из душевного устроения латинян. А начитанному в современной (вернее, «нововременной») аскетической православной литературе (ср. труды епископа Игнатия Брянчанинова, напр. «Аскетические опыты») не могут не вспомниться предупреждения православных авторитетов о «прелести» (то есть обмане, прельщении), кроющейся в католической духовности. Не буду здесь подробно спорить с данными тезисами, просто отмечу их. Ко всему прочему, они отчасти и справедливы. Но только лишь отчасти, как всякая часть, самонадеянно пытающаяся выдать себя за целое (pars pro toto).

Однако, как и всякие обличения любых апологетов произвольной системы взглядов, они односторонни, поскольку не учитывают всё многообразие реальности, всех отдельных традиций, а также их совокупности. Энтузистами святоотеческой апофатики со стороны православия то ли замалчиваются, но скорее всего, вообще не принимаются во внимание такие представители латинской «апофатической» мистики (сознаю всю проблематичность и расплывчатость понятия «мистика», имеющего весьма много внехристианских коннотаций), как знаменитые «испанские мистики» 16-го века, и прежде всего св. Иоанн от Креста (San Juan de la Cruz). И если к его старшей современнице и духовному другу святой Терезе Авильской ещё можно отнести упрёки в чувственных видениях и подобных этому проявлениях «небезопасных» эксцессов, то к Святому Хуану де ла Крус эти возражения не могут относиться.

С другой же стороны, вспомним многочисленные случаи «видений (Богородицы, святых и т. д.) в тонком сне», о которых повествует как древняя агиографическая литература, так имеются и современные сведения православных практиков.

Как многих католических представителей мистически настроенных европейских мыслителей Средневековья и Нового времени, бывших в священном сане или пребывавших в монашеском чине, святого Хуана вдохновляет библейская Песнь Песней, ещё со святоотеческих времён, а пожалуй, что и раньше, вместе с еврейскими Мидрашами, истолковывавшаяся почти исключительно аллегорически. Произведение, исполненное откровенных эротических метафор, понималось и с некоторой опаской принималось, как один большой Образ любви между человеком и Богом. Или иначе — Богом и Его Невестой, Церковью Христовой.

Святой Хуан считается не только великим мистиком и церковным писателем, значительным представителем и реформатором нищенствующего ордена Босых Кармелитов, которого уже буквально в последнее или предпоследнее столетие провозгласили Учителем Церкви. Он занимает в испанской культуре значительное место как великий поэт, писавший на чистом кастильском языке.

Вот что пишет о его «мистике» издатель переводов трудов святого Иоанна от Креста на польский язык (издано Орденом Босых Кармелитов в Кракове, в 1986 г.: Dzieła Św. Jana od Krzyża) о. Otto Filek OCD: «Не откуда-нибудь, а именно из основ католического богословия вытекают категоричные требования необходимости совершенного отречения от всех разнообразных образов, ощущений, фантазий, мыслей и чувств, не направленных непосредственно или хотя бы опосредованно к прославлению Бога. Учение это не требует от нас отречения от Божьих творений, но является напоминанием о необходимости меры в использовании тварных средств».

Не будем пока что вдаваться в каждое из этих высказываний. Человек, настроенный к традиционному (христианскому) мистическому опыту в общем благожелательно, найдёт тут множество пищи для духовной пользы или хотя бы для углублённого размышления. Не желающий связывать себя с конкретной конфессиональной традицией может подойти к изучению наследия этой великой личности католической религиозной культуры Европы Нового времени с более отстранённой, научной точки зрения, пытаясь беспристрастно исследовать произведения святого Хуана. Склонные к синкретическим обощениям найдут тут, возможно, не только параллели с святоотеческой апофатикой поздней Античности, но и с элементами учений мусульманских суфиев или даже индийских адептов различных направлений веданты. А сосредоточенный на отрицании всего «латынского» православный доктринёр найдёт плодородную почву для очередных доказательств того, что «еретики-латынники не спасутся». Впрочем, оставим заявления, подобные помысленному последним, на совести предполагаемого конфессионального идеолога.

Из приведённых кратких рассуждений, подобных путевым заметкам, складывается картина различных типов подхода, с которыми мы можем пытаться приблизиться к явлению, которое может одновременно относиться как к области религии, так и (религиозно обусловленной) культуры. Можно исходить из жёсткой предпосылки, граничащей с идеологической установкой: всё, что не «наше», по определению ложно, является ересью и ведёт к «вечной погибели». Данный подход исключительно монологичен, он нацелен на уютную беседу со своим собственным зеркальным отображением и с любовным протиранием зеркала, время от времени.

То же и про экзорцистов можно сказать. Кстати, если посмотреть на бесноватых во время православных отчиток, - тоже ведь утешительного мало